Память о войне: история Марии Вязовой и ее трудные годы

Каждый год мы вспоминаем войну, унесшую миллионы жизней. Каждый год мы благодарим тех, кто сражался за нашу страну. Чествуя ветеранов Великой Отечественной, вспоминая с благодарностью их ратные и трудовые подвиги, мы обязательно вспоминаем и тех, кто все ужасы и тяготы войны познал еще ребенком.

Люди, видевшие войну, отличаются необыкновенной отзывчивостью и чуткостью. В полной мере это относится и к Марии Вязовой. Уроженка поселка Передовой родилась в семье простых крестьян в самый разгар войны.

Свадьбам в период войны – тоже место

«Отца Ивана Архипцова сразу на фронт не призвали, у него был «белый» военный билет. Видимо, были проблемы со здоровьем. А вот гармонист он был отменный. Играл так виртуозно, что этим маму, наверное, и покорил. В день их свадьбы сосед повздорил с соседом, тот ударил сына его, а ребенок умер. Мать мальчика в отчаянии побежала в Краснополье, чтобы разобрались и наказали убийцу.

На тот момент поселок был под немецкой оккупацией, поэтому такой скандал сразу же привлек внимание нацистов. Они несильно стали влезать в дела семейные, а попросту сожгли этот дом, когда приехали, да и делов­-то.

Мама с отцом приезжают свадьбу справлять да жизнь новую совместную строить, а тут соседний дом полыхает. Во­-первых, людей, оставшихся без крова да наедине с такой трагедией, жалко, а во­-вторых, не ровен час, как пламя и их дом сожрет.

Так и начали жизнь со страха и скорби.

Кровавые воды Сожа

Время потихоньку шло, обустраивались, хоть как­-то выживали, но тут – повестка. Среди народа ходили слухи, что теперь забирают на фронт всех, хоть стар, хоть млад, потому как немцев нужно гнать восвояси. Отца, конечно же, забрали тоже. Мама тогда мною была беременна. Спокойной и размеренной эта беременность не была, как вы понимаете.

Ей рассказали, что случились кровопролитные бои под Чериковом. Немцы были по левую сторону Сожа – выше, наши же – по правую, ниже. У фашистов положение было выигрышное: они попросту расстреливали наших солдат с удобных позиций, а наши ребята падали замертво в реку, окрашивая ее в багрово-­красный цвет своей кровью. Очевидцы говорили, что страшнее картины в жизни своей не видели – воды Сожа были наполовину с кровью.

Местные жители вспоминали, что к реке было не подойти: вдоль берега лежали тела. А было их столько, что собрать своими силами не представлялось возможным. Раненых отвозили в Пропойск, в госпиталь.

К слову, отца считали мертвым, пока кто­-то из командования не заметил еле уловимые признаки жизни. Уже в госпитале ему ампутировали ногу. Ранение было настолько серьезным, что отрезать ногу все короче и короче врачи были вынуждены пять раз. Трудно представить, какую боль испытывал человек. Пока он находился на лечении, то его можно было навестить. Многие пешком ходили из Передового на Славгород, а мама уже не могла.

Вот-­вот должна была родиться я. Тогда вместо нее пошла ее сестра.

Госпиталь нам представляется серьезным медицинским учреждением, но на самом деле, в условиях войны, речь шла просто про гумно, где в пять-­шесть рядов стояли кровати с ранеными. Да что уж там утаивать, еле живыми солдатами.

Тетя несколько раз заходила туда, но среди измученных и полуживых мужчин родственника не находила. Он сам ее узнал и окликнул тихим­-тихим голосом. Тогда она уже и весточку от мамы передала, и гостинцы оставила.

Путаница в документах

Я родилась в декабре 1943 года, но отец зачем­-то настаивал, чтобы сразу не записывали. Тогда-­то и не особо за этим следили, но все же он хотел, чтобы мне какие­-то льготы были. Скажу по секрету, что этой разницы во времени я так ни разу и не почувствовала. Одна выгода – я немного моложе по паспорту, нежели на самом деле. Вот и вся роскошь таких комбинаций.

Судьба отца незавидная

Да, он вернулся с войны. Казалось бы – вот оно счастье.

Но мало кто понимает, что война калечит не только тело, но и психику. Без ноги и даже без протеза, потому что попросту не на что было надевать тот протез, он работать не мог. Все это легло на мамины плечи.

А в семье после меня еще появился брат и две сестрички, всех нас кормить и содержать надо было. Отец запил, единственной его радостью и отдушиной была  гармонь.

Я уже отчетливо помню тех людей, которые приезжали за ним и отвозили на какую-­нибудь гулянку. Он там играл до упаду, и там же пил.

Платили, кто чем, но в основном – мелочь, орехи, к примеру. Хотя для нас и это было невиданной роскошью. Кроме мерзлой гнилой картошки колхозной, которую, я думаю, ел каждый ребенок войны, у нас же ничего не было. Из нее еще умудрялись и разные блюда выдумывать. Мама лепешки какие­-то пекла. И ели, а что поделаешь?

Потом из деликатесов появился сахар, но не такой белоснежный, как сегодня, а в мешке холщовом, кусковой. Помню, что мама посадит нас всех за стол чай пить, нарвет цветков из травы полевой и по кусочку сахара выделит. Эти чаепития – самые дорогие моему сердцу.

Отец прожил после войны еще восемь лет, но счастливыми эти годы назвать сложно.

Мама работала как вол

Днями в колхозе, а вечером по хозяйству дома. Косить и пахать некому – помогали мы с братом. Помню, что брат Витя брал косу в руки, а его шатало в разные стороны. Потому что коса в несколько раз больше него, а косил так, что и травинки не оставалось.

Мужчины в доме не было не только у нас. Это общая беда всех белорусских семей, ведь после войны каждый четвертый был мертвый. 

Пахали землю так: если коня в колхозе давали, то сначала одной бабе помогают все, а потом уже другой. А если не давали, то сами впрягались и по тому же принципу: сегодня тебе, а завтра мне. Дети тоже, а как же?

Мы с Витей погодки, поэтому в школу тоже вместе ходили, а носить-­то нечего. Сначала лапти, а морозы и снега дай Бог какие были.

Не помню, чтобы даже колготки какие­-то были, и штанов тоже не было. Голые колени в такие холода. Позже появились галоши, а потом уже и резиновые сапоги, так это ж богатство невиданное.

Маме по потере кормильца платили семь рублей на всю ораву детей. За эти деньги и покупала нам кое-­какую обувку.

Мои несчастливые детство и юность

Мне трудно вспомнить хоть какой­-то период своей жизни, где я была беззаботная и счастливая. Помню, что только много работала, а развлечений никаких не знала.

Однажды мама купила мне велосипед, чтобы в школу добираться. Я ж десять километров пешком ходила, а тут брат со своими запросами: «И мне купи, а то в школу ходить не буду». А откуда маме было взять на второй велосипед? Говорит, делите между собой, вдвоем ездите, а он ни в какую.

Поначалу я перебивалась как могла: то у теток оставалась ночевать, чтобы так далеко каждый день не мотаться, а потом и вовсе школу бросила, доучившись только до восьмого класса.

Был еще вариант – оставаться в школе-­интернате. Была и такая форма обучения. Школа с восьмого по десятый класс была в Высоком Борке, там же местные власти организовали интернат.

Звучит, конечно, вдохновляюще, но на самом деле это просто были кровати в несколько рядов в доме местного жителя. Я решила, что если  буду пропадать так надолго, то кто ж за меня будет работать дома? Поэтому школу и бросила. Хотя у меня еще причина была – любовь.

Мама – категорически против свадьбы

Мне шестнадцать, я совсем еще ребенок, а муж старше на восемь лет. Мама поставила условие, что никакого приданого мне не видать, если решусь пойти за Константина замуж. Но он был настолько настойчив и серьезен, что никакие запреты не действовали. Сказал мне, что кровати, одеяло и подушки – не главное, что все добро наживем потихоньку и со временем, я и согласилась.

Мы прожили вместе почти пятьдесят лет, но не скажу, что счастливо. Разное было в жизни, но самое зло – его пристрастие выпить. Снова почти вся работа была на мне. Одно радует – дети. Сыновья, наверное, единственная моя радость.

Только сейчас жизнь немного наладилась, а времени ее жить уже мало

Сегодня у меня для хорошей жизни есть все: пенсия, еда, одежда, медицина всегда рядом.

Но тяжелым послевоенным годам я благодарна. Они научили меня быть сильной и закаленной, выживать в любых условиях и не пасовать ни перед какими трудностями.

Наверное, сейчас молодежь этого не умеет. Долго живет с родителями в тепличных условиях, а потом не может адаптироваться ко взрослой жизни.

Еще они далеки от земли, а ведь случись что, именно она и выкормит. Я до сих пор работаю на своей земле, а сэкономив на овощах, помогаю еще и внукам. Но с другой стороны, не дай Бог, чтобы наступила война, кто видел ее, тот даже врагу такого не пожелает.

Пусть наш Александр Григорьевич Лукашенко живет долго и защищает страну от агрессоров», – проникновенно рассказала Мария Ивановна.

Мара МИРНАЯ. Фото автора.